Елисей Поляков

Мой дед, Елисей Иванович Поляков, часто вспоминал о своем полете на воздушном шаре в 1899 году. Об увиденном и пережитом во время этого необычного путешествия он написал небольшой рассказ, который уже много лет хранится в семейном архиве. Мне кажется, что рассказ может заинтересовать наших читателей.
Т. ЗЕМЦОВА (Москва). 

          Это было в сентябре 1899 года. Стояла чудная, ясная погода, с воздухом кристально-прозрачным и звонким, с острым запахом и жалобно-печальным шорохом опавших листьев, с той дивной пестротой раскраски лиственного леса, которая бывает только у нас и только в пору золотой осени. Неудержимо тянуло на волю, в простор полей, в бездонную глубь синего неба... и мечта о воздушном полете все более и более овладевала нами. Но где достать воздушный шар? Мы знали, что только в Москве, в саду "Аквариум" у Шарля Омона производятся подъемы баллонов, но нам хотелось свободного полета, без веревки... Как раз в это время в газетах появилось сообщение, что герцог Аббруцкий совершил свободный полет из сада "Аквариум" с капитаном Жильбером и что шар сначала прилетел к Нижнему Новгороду, а потом ветер повернул шар в обратную сторону и отнес его на сто верст ближе к Москве. Для выяснения дела я отправился в театр Омона (тогда он помещался еще в Газетном переулке) и попросил провести меня к директору театра. Омон сказал, что согласен отдать нам свой шар "Колосс" для совершения свободного полета под руководством капитана Жильбера, как он сделал это для герцога Аббруцкого. Но о цене и прочих условиях путешествия решили окончательно условиться в саду "Аквариум", предварительно осмотрев шар и прочие приспособления.
          И вот 20 сентября 1899 года в саду "Аквариум" было составлено следующее соглашение:

"Москва, 20-го сентября 1899-го года. Я, нижеподписавшийся, директор сада "Аквариум", Ш. Омон согласился с г.г. Х.Х. сделать свободный полет на шаре "Колосс", за который я должен получить с г.г. Х.Х. семьсот рублей, причем при подписании сей записки четыреста рублей, а остальные триста рублей перед началом полета. Полет должен состояться 22-го сентября 1899-го г. в 5 часов утра. В случае форс-мажора я, Омон, обязуюсь деньги возвратить обратно, но если будет скверная погода, то можно полет отложить до более благоприятной погоды; если же будет запрещение полиции, то полет отменяется, а я, Омон, обязуюсь задаток возвратить. Ш. Омон".

          Было еще совсем темно и горели фонари, когда 22 сентября в 4 часа утра мы подъехали к саду "Аквариум". Несмотря на очень глухое время, четверо товарищей приехали проводить нас и посмотреть, как мы полетим. Вход в сад был заперт, и нам пришлось обходить кругом через какие-то калитки и узкие проходы. Но вот и наш "Колосс". Его еще не надували свежим газом: он лениво и вяло покачивался в своей веревочной сетке на фоне темного неба. Рядом Жильбер работал над корзиной: он продевал в ее стенки веревки, которыми она будет подвешена к шару. Корзина была сплетена специально для нашего путешествия, просторная, с удобными сиденьями.

- Почему шар не приготовлен? - спросили мы Омона.
- Сейчас, сейчас... все будет готово, - отвечал он.

          Но время шло, а шар все еще не был готов. Взошло солнце и осветило людей, копошащихся у шара: они подводили под него газовую трубу. Все работы велись вяло и неумело; рабочие неопытные, и распоряжаться ими очень трудно. Кроме того, не соблюдалась осторожность: в соседнем здании топили камин и искры падали рядом с шаром. Но вот "Колосс" расправил свои мощные формы, натянул сетку, округлился и стал огромным. Тогда вдруг заметили, что газ утекает: очевидно, где-нибудь была дыра. Омон велел приставить к шару лестницу и послал мальчика искать прореху, которая вскоре была найдена и заклеена.
          Утро стояло ясное и теплое. На небе ни облачка. Но часам к восьми появился легонький ветерок, и шар начал качаться. А мы все еще были на земле. Наконец, в половине девятого Омон объявил, что можно садиться в корзину. Мы пожали товарищам руки и, войдя в корзину, сели на скамейку, устроенную вдоль поперечной стенки корзины; на противоположной стороне на такой же скамейке поместился Жильбер с разными инструментами и приспособлениями; тут же лежал канат (гидроп). Под сиденьями оказалось солидное пространство, куда мы сложили двенадцать балластных мешков с песком, весом по два пуда каждый, и нашу корзину с провиантом. Жильбер предупредил, что во время полета на воздушном шаре бывает волчий аппетит, и поэтому мы старательно запаслись всякими закусками. Оставалось только снять с нижнего ряда сетки мешки с балластом и освободить шар. Омон предложил до полета прицепить шар к динамометру, чтобы определить подъемную силу шара. Но в то время, когда человек двадцать рабочих, сняв мешки и удерживая шар только собственной тяжестью, старались зацепить веревку за крюк динамометра, вдруг налетел порыв ветра и сильно дернул шар. Он немного приподнялся со всеми рабочими, но сейчас же опустился, и рабочие тотчас встали на землю. Товарищи мои, видя, что рабочим очень трудно удерживать шар, бросились помогать. Но тут налетел порыв ветра еще сильнее первого, Омон закричал: "Держи!", и все рабочие закричали: "Держи!", но тут же побросали веревки, так как шар, вторично вздернув всех на воздух, на этот раз продолжал подниматься над землей... Освободившись от тяжести, шар со страшной силой взвился кверху. Мы слышали отчаянный крик оставшихся на земле, но смысл его нам был непонятен.
          Перед нами мелькнула декорация, установленная на открытой сцене сада, потом еще что-то похожее на дом и так близко, что чуть-чуть не задело нас, потом со всех сторон открылся беспредельный простор. Но что делается внизу? Земля развертывалась под нами концентрическими кругами: сначала мы видели сад "Аквариум" и близлежащие дома и улицы, потом круг сильно возрос в диаметре, потом стал еще больше, в него уже вошла вся Москва, с зеленым поясом парков и лесов, и во все стороны от нее звездообразно разбегались полотна железных дорог. Все это было так захватывающе прекрасно, что мы с товарищем испускали в восторге какие-то дикие звуки, немало смущавшие Жильбера. Взглянул на барометр: стрелка показывала ровно 1000 метров. На часах было 8 часов 57 минут... Вдруг товарищ мой вскрикнул: "Человек!", он вскочил с места и опустил обе руки за борт корзины. Я бросился к тому же месту и увидел, что на веревке действительно висит человек. Совместными усилиями мы с товарищем подняли его над бортом корзины. Каково же было наше удивление, когда в неожиданном спутнике мы узнали одного из провожавших нас товарищей, некоего Ф. М. Он один команду "Держи!" понял в прямом значении и держал веревку на совесть. Жильбер, находившийся на другой стороне корзины, страшно волновался, так как под тяжестью нас троих, привалившихся к одной стороне, корзина сильно накренилась, но мы не обращали на него ни малейшего внимания. Глаза нашего друга были полуоткрыты и безучастно смотрели на нас: было ясно, что он ничего не видит и не понимает. Мы бережно положили его на дно корзины. Минуты две спустя он поднялся на ноги, пристально посмотрел на нас и спросил:

"Где я?"
"В корзине", - ответили мы.
"В какой корзине?" -
"Под шаром..."

Тогда он вынул из кармана ключ от квартиры, посмотрел на него и сказал:

"А мать свою я запер... Рассчитывал к восьми часам вернуться - чай пить. Впрочем, она может пройти задним ходом".

После этого он успокоился и начал вместе с нами любоваться расстилающимися внизу картинами. Шар взлетел на высоту 1000 метров, полетел по направлению, параллельному полотну Ярославской железной дороги. Через 9 минут мы летели уже над Мытищами. Огромный двор машиностроительных заводов Мамонтова был виден как на ладони. Отдельные заводские здания с их длинными дымовыми трубами напоминали детские игрушки. На дворе суетились рабочие, и среди них я узнал знакомого подрядчика. Еще через 14 минут мы пролетали над Пушкино. Лучи солнца стали горячее, газ в нашем шаре нагрелся, расширился, и мы поднялись еще на 110 метров, температура была 16,6 градуса.
          Шар не может лететь на одной высоте, он постоянно или опускается или поднимается. Если шар летит над лесом, речкой или озером, то под влиянием влажности, впитывающейся в сетку и в самую материю шара, он становится тяжелее и опускается. Если же шар летит над полем, то он отдает влагу сухому воздуху, становится легче и поднимается. Если на солнце набежит облачко - шар опускается; если выглянет солнце - шар поднимается. Движение шара не чувствуется, так как он летит со скоростью ветра, и если закрыть глаза, то кажется, что стоишь на месте. Также не чувствуется поднятие и опускание шара, и чтобы убедиться, что делается с шаром в этом смысле, аэронавт бросает листочки папиросной бумаги: если эти "бабочки" устремляются кверху, значит, шар опускается, если же "бабочки" летят вниз, то, значит, шар поднимается. Впрочем, при значительной скорости спуска все-таки чувствуется веяние воздуха в лицо, а при подъеме - веяние воздуха за ушами.
          Так летели мы в нашем покойном экипаже, плавно и легко несясь в волнах чистого, ясного воздуха. Корзина, в которой мы сидели, была такая чистенькая и уютная; наш "Колосс" красиво рисовался на синем небе и в солнечных лучах отливал золотом. В 9 часов 58 минут в зелени лесов мы увидали золотые главы Троице-Сергиевой лавры. Шар низко летел над землей, всего на высоте 420 метров, и мы прекрасно видели все, даже довольно мелкие предметы. Так, пролетая лесами, мы видели, как бегали зайцы; в деревнях куры, собаки и кошки, завидев на земле движущуюся тень от нашего шара, в ужасе разбегались в разные стороны. Мы перестали завидовать прославленному зрению ястреба: нам было ясно, что и мы видим не хуже его, все дело в том, что сверху приходится пронизывать зрением очень незначительный воздушный слой, загрязненный близостью земли.
          В 10 часов 32 минуты мы поднялись на 1020 метров. Через 5 минут после этого мы были на высоте 1200 метров, а еще через 10 - на высоте 1300 метров (температура была 17,6оС). Это была высшая точка в нашем полете. На такой высоте контуры лесов и полей начинают смазываться, а в окраске преобладают синие тона. И тогда же мы увидали Переславль-Залесский, стоящий на берегу озера. Широкой водной гладью раскинулось оно, а вода в нем была темная, потому что над ним стояло облако. В воздухе было очень влажно. Температура упала на два градуса. Шар сразу опустился на 1000 метров и до земли оставалось только 300. Потом он еще опустился на 180 метров, и нам пришлось в первый раз выкинуть балласт, чтобы не попасть в воду. Озеро мы пролетели благополучно, но шар так пропитался влагой, что, несмотря на выброшенный балласт, продолжал лететь всего на высоте 75 метров над землею. И это было очень интересно, так как картины земные развертывались перед нами еще в больших подробностях.
          Летим над сжатыми нивами. Крестьяне и крестьянки убирают хлеб. Завидя в небе наш шар, старый крестьянин оставляет работу, картинным жестом опирается на вилы и, сняв шапку, вопрошает твердым, отчетливо слышным голосом:

- Откуда Бог несет?
- С Москвы, - отвечаем мы с шара.
- Куда путь держите?
- В Ростов, дедушка. Да верно ли мы летим?
- Правей забирайте, вон на нашу колокольню, - и старик указывает вилами на сельскую церковь.

Но, увы, в нашем экипаже забирать ни вправо, ни влево мы не можем. В 12 часов 20 минут пошел дождь, - и это знаменовало конец нашего путешествия: снасть страшно увеличилась в весе от впитавшейся в нее воды. Так как нам ужасно не хотелось кончать увлекательную прогулку, мы несколько раз выбрасывали балласт, но этим удалось поднять шар всего на 200 метров. С этой высоты на горизонте, покрытом тучами, мы увидали золотые главы церквей Ростова Великого. Город очень красиво расположен на высоком берегу громадного озера Неро. Ветер совсем стих, и шар наш двигался медленно. В 2 часа стало ясно, что мы уходим от Ростова влево; старик был прав, советуя нам забирать правей. Дождь продолжался, и по обложившим небо тучам было видно, что он кончится не скоро. Перспектива сесть где-нибудь в лесной глуши, вдали от селений, испугала нас. Мы решили спуститься. Как раз в это время пролетали над каким-то пригородным селом (это было село Судино, в трех верстах от Ростова), где, по нашему мнению, было удобно спуститься на сжатую ниву. Жильбер согласился и дернул за веревку, открывающую верхний клапан. Газ с сильным свистом начал выходить, и шар стал быстро-быстро опускаться на землю. Мы бросили якорь, но ему не за что было зацепиться, и шар несся над землею. Чтобы избежать толчка при падении корзины на землю, мы все, по совету Жильбера, подпрыгнули и повисли на кольце, к которому была привязана корзина. Корзина ударилась о землю, и шар потащил ee, но мы, вися на кольце, не ощутили никакого толчка.

          На поляне стали появляться обитатели Судина... Мы закричали им, чтобы они придержали нас за канат. Крестьяне с готовностью бросились ловить канат и вскоре поймали. Шар остановился, и мы выпрыгнули на землю. "Колосс" свалился на бок; из открытого клапана газ продолжал выходить со свистом. Крестьяне и крестьянки окружили нас тесным кольцом, с большим любопытством рассматривали шар, корзину и нас. Особенно ахали и охали женщины, мужчины же оказались гораздо сдержаннее и, как умели, объясняли женщинам назначение разных частей шара. Слушая их объяснение, мы убедились, что идея воздушного шара в общем для них совершенно понятна. Потом мы узнали, что одна старушка, завидев на небе приближающийся шар, отправилась к священнику - посоветоваться, как отнестись к подобному явлению, и спрашивала, не знаменует ли оно пришествие антихриста или начало светопреставления.
          Мы ступили на землю в 2 часа 19 минут дня. Итак, все наше воздушное путешествие длилось 5 часов 22 минуты, за это время мы пролетели около 250 верст... Никогда, никогда не забуду я очарования этого путешествия! Как свободно, привольно, весело чувствовали мы себя, проносясь над пестро и ярко раскрашенными лесами, над сжатыми нивами, над деревнями, пересекая самым причудливым образом извивающиеся ленты рек и ручьев, всматриваясь со страшной жаждой нового в далекий, вечно раскрываю щийся горизонт, не покажется ли, не откроется ли еще что-нибудь. Нельзя забыть величественно-прекрасного вида Москвы с птичьего полета!
          Нам предстояло убрать шар. Для этого прежде всего надо было влезть внутрь его, пока еще там оставался газ, и высыпать несколько мешков талька для того, чтобы стенки шара не слиплись при складывании. Затем надо было выпустить весь газ, сложить шар и вместе с корзиной взвалить его на телегу, которую мы заказали в селе Судине. Было решено, что Г. останется при Жильбере в качестве переводчика для переговоров с крестьянами, а мы с М. отправимся на вокзал, послать домой телеграммы о благополучном спуске на землю, узнать, когда отходит поезд в Москву, и в случае, если поезд должен отойти в скором времени, сейчас же ехать обратно к шару, чтобы поторопить Жильбера. Мы поехали в город на деревенской телеге, и этот экипаж, влачащий нас по выбитому, скверному шоссе, показался нам, в сравнении с шаром, прямо убийственным. На станции мы узнали, что поезд в Москву (скорый) пойдет только в 12 часов ночи. В скором времени приехали и Г. с Жильбером. Они сказали, что крестьяне усердно помогали им убирать шар. Пообедав, мы отправились осматривать город, а потом опять возвратились на вокзал, где стали предметом любопытства местной интеллигенции.

          Но вот, наконец, пришел поезд, а в 7 часов утра 23 сентября мы уже шли по платформе Ярославского вокзала в Москве. Вдруг к нам подошел какой-то господин в цилиндре. Это был доверенный Омона, высланный к нам навстречу, чтобы немедленно потребовать уплаты 300 рублей, которые мы, согласно условию, должны были уплатить до начала полета и которых уплатить мы не могли, так как шар неожиданно вырвался из рук провожающих. После товарищи, провожавшие меня, рассказали, что Омона страшно взволновал наш неожиданный отлет: он был уверен, что 300 рублей для него пропали, что мы, спустившись где-нибудь в глуши, оставим Жильбера с шаром на произвол судьбы, а сами скроемся. "К тому же они не сказали мне своих фамилий!" - в волнении кричал он. Деньги мы, конечно уплатили все сполна, хотя и сознавали, что Омон не выполнил одного из условий: шар поднялся не в 5 часов, а в 8 часов 57 минут утра. Таким образом, у нас пропало почти 4 часа, в течение которых мы могли бы улететь далеко. Кроме того, нам не удалось увидеть с шара восход Солнца на что мы рассчитывали, назначая полет в 5 часов утра.

© Опубликовано в журнале Наука и Жизнь, №9  2005
Иллюстрация - Константин Федорович Юон "Купола и ласточки", 1921г.